«Здесь, в Аге, приходит вдохновение»
Бато Дугаржапов: «Здесь, в Аге, приходит вдохновение»
Какой он - всемирно известный художник, в голове которого рождаются неповторимые картины, полные светлых красок, какой-то теплоты и нежности, таланту которого покорился мир и которым восхищается творческая Россия?..
Разговор с художником начинаем, конечно, с его семьи.
- В семье нас было трое: старшая сестра Сэржэн, брат Баир и я. Сестра библиотекарь. Она всегда читала книжки, и я вместе с ней начал читать детские журналы и книги. Когда братья и сестры читают книги – это самый заразительный пример. А Баир играл в футбол, был шустрый. Сестра жила в Чите, сейчас – в Новосибирске, перевезла к себе родителей. Брат – хирург, жил на Севере, сейчас работает в Подмосковье. Он первоклассный хирург.
Моя супруга Аюна, в девичестве Мункуева, – внучка известного капитана Чимитова. Воспитываем двоих детей. Сыну Баясхалану восемнадцать лет, дочке Виктории – пять.
Семья очень помогает в творчестве. Несмотря на бытовые трудности, для художника семья – это стимул двигаться дальше, развиваться.
- Какие картины агинской земли, исторические памятники Вам хотелось бы запечатлеть?
- Когда я учился в Агинской школе искусств, я очень много рисовал Агинское, Дульдургу, родственников. Потом я уехал, и все это чуть-чуть выпало из моего творчества. На самом деле, все это лежит в моем сердце. Когда ты видишь долину Аги, уходящее солнце, фиолетовый поселок вдали, хочется все писать! Здесь и солнце другое, ветер, долины, люди. Что-то в этих степях заключено! Не случайно здесь рождаются талантливые люди.
- Как появляются ваши картины? Сколько времени проходит от замысла до завершения?
- Как только пальцы касаются кисти, мгновенно все начинает включаться в работу. Иногда создание картины занимает всего две минуты!
- Ваши картины нужно воспринимать чувствами, а не взглядом. Как нужно их смотреть?
- С расстояния пяти метров. Оптические краски смешиваются и с близкого расстояния не воспринимаются. Но это и есть метод импрессионизма – разложение цвета. Я, конечно, не весь метод использую.
Практически импрессионизм – это впечатление. Мы живем в настоящем и видим настоящее. А это же все мгновение: как тень падает, вдруг стало холодно, или солнце уходит. И естественно, что ты живешь только этими секундами…
- Вы работали над росписью храмов. Что это Вам дает?
- В средневековье подмастерья, вырываясь из-под гнета мастеров, в картинах делали то, что им не давали делать на стенах. Живопись фактически перешла со стен на картины.
Часто я бываю в храме по работе, а хотелось бы чаще быть просто так. Я ведь православный христианин. Но у меня в семье два буддиста, а сын почему-то вдруг сам крестился.
Но в то же время я часто посещаю буддийские святыни. Недавно был на Лысой горе, там открываются замечательные пейзажи – вид Улан-Удэ потрясает. Иногда приглашаем домой лам.
- А творчеству каких современных бурятских художников Вы дали бы высокую оценку?
- Даши Намдакова! Это потрясающий взлет! Мы дружим, хотя мы совершенно разные люди в плане подготовки и восприятия… В Даши есть неограниченные возможности, сейчас у него идет постоянный творческий взлет, у него есть невероятные идеи.
- Вспомните свою самую первую картину.
- Помню, срисовал с газеты изображение Ленина. Нарисовал и забыл, а отец показал учителям художественной школы, те удивились: «Как похоже!». Через два месяца я уже учился там.
- Кто из преподавателей повлиял на Ваше творчество?
- Доржи Гомбоевич Гомбоев и Борис Дамдинович Бадмажапов – это два моих первых учителя художественной школы в п.Агинское. У них атмосфера была то, что надо. Помню, Доржи Гомбоевич иногда выходил творить в мастерские, где рисуют дети. Он писал маслом, а мы – акварелью. Масло у нас не преподавалось. Мы восторженно наблюдали за совершенно другой техникой рисунка, и какие картины рождались под его кистью! Это повлияло на меня коренным образом. Запах глины, масляных красок, свежего холста, в общем, «вкусно»…
- Ваши творения ценят в разных странах. Как Вы вышли на международный уровень?
- После защиты дипломов в Суриковском институте нас, несколько студентов, пригласили поработать в Париже. Это были русские сезоны в Париже, мы рисовали для аукционов, картины раскупались моментально. Мы, молодые художники, выставлялись рядом с «большими фамилиями мира искусства». Это были девяностые годы.
- Помните первую картину, которую продали?
- В 1991 году я продал в Америку два этюда - виды Замоскворечья, за сорок долларов. Купила то ли Шереметьева, то ли Голицына… На эти сорок долларов тогда я купил гору книг, красок. Это были очень большие деньги.
- А то, что Ваши картины ценятся достаточно высоко (от четырех до шестнадцати тысяч евро), как-то влияет на творчество? Кто занимается финансовыми вопросами?
- Я сам занимаюсь. Не всегда получается выгодно, я ведь художник, а не менеджер. Через десять лет, например, эта картина будет стоить в десять раз дороже, а еще дороже – после смерти (смеется).
- В каких странах Вы бывали?
- Во Франции, Италии, Украине (Крым), Абхазии… Был в Нью-Йорке.
- Чьи коллекции украшают Ваши картины?
- Мои картины есть у советника Ельцина, пары олигархов, актрисы Веры Глаголевой… Обычно я не успеваю прослеживать, кто покупает мои работы, ведь картины продаются через галереи.
- Здесь, в Аге, вдохновение приходит? Какую Агу Вы запечатлели бы сегодня?
- Конечно. Я бы хотел написать Агу прошлых лет, какой я ее запомнил: в виде пыльных дорог, телеграфных столбов. Можно поднять дореволюционную Агу, когда люди ходили в таких овчинных треугольных шапочках…
- Но Ага с тех пор сильно изменилась…
- Новое художнику писать не хочется. Нам нравится писать развалины, когда все разрушится, облупится, обшарпается, когда все деревянное…
- Вы сделали Агинскому национальному музею «царский» подарок. Творчество какого периода в этой выставке?
- Все это писалось в течение двадцати лет, выставка дополнится еще 30-40 картинами. Но две картины я все же заберу, одна из них – изображение Томского храма.
- Спасибо за интервью.
В долгом разговоре я узнала много трогательных моментов из его жизни: он увлекается игрой на фортепиано, часто вспоминает бабушкин суп из пшеницы, алханайские вечера при свете керосиновых ламп, а под дружеским шаржем, которые он постоянно делает, ставит арабскую букву Б, в которую со временем трансформировалось его имя.
Цыпелма Нанзатова.
Разговор с художником начинаем, конечно, с его семьи.
- В семье нас было трое: старшая сестра Сэржэн, брат Баир и я. Сестра библиотекарь. Она всегда читала книжки, и я вместе с ней начал читать детские журналы и книги. Когда братья и сестры читают книги – это самый заразительный пример. А Баир играл в футбол, был шустрый. Сестра жила в Чите, сейчас – в Новосибирске, перевезла к себе родителей. Брат – хирург, жил на Севере, сейчас работает в Подмосковье. Он первоклассный хирург.
Моя супруга Аюна, в девичестве Мункуева, – внучка известного капитана Чимитова. Воспитываем двоих детей. Сыну Баясхалану восемнадцать лет, дочке Виктории – пять.
Семья очень помогает в творчестве. Несмотря на бытовые трудности, для художника семья – это стимул двигаться дальше, развиваться.
- Какие картины агинской земли, исторические памятники Вам хотелось бы запечатлеть?
- Когда я учился в Агинской школе искусств, я очень много рисовал Агинское, Дульдургу, родственников. Потом я уехал, и все это чуть-чуть выпало из моего творчества. На самом деле, все это лежит в моем сердце. Когда ты видишь долину Аги, уходящее солнце, фиолетовый поселок вдали, хочется все писать! Здесь и солнце другое, ветер, долины, люди. Что-то в этих степях заключено! Не случайно здесь рождаются талантливые люди.
- Как появляются ваши картины? Сколько времени проходит от замысла до завершения?
- Как только пальцы касаются кисти, мгновенно все начинает включаться в работу. Иногда создание картины занимает всего две минуты!
- Ваши картины нужно воспринимать чувствами, а не взглядом. Как нужно их смотреть?
- С расстояния пяти метров. Оптические краски смешиваются и с близкого расстояния не воспринимаются. Но это и есть метод импрессионизма – разложение цвета. Я, конечно, не весь метод использую.
Практически импрессионизм – это впечатление. Мы живем в настоящем и видим настоящее. А это же все мгновение: как тень падает, вдруг стало холодно, или солнце уходит. И естественно, что ты живешь только этими секундами…
- Вы работали над росписью храмов. Что это Вам дает?
- В средневековье подмастерья, вырываясь из-под гнета мастеров, в картинах делали то, что им не давали делать на стенах. Живопись фактически перешла со стен на картины.
Часто я бываю в храме по работе, а хотелось бы чаще быть просто так. Я ведь православный христианин. Но у меня в семье два буддиста, а сын почему-то вдруг сам крестился.
Но в то же время я часто посещаю буддийские святыни. Недавно был на Лысой горе, там открываются замечательные пейзажи – вид Улан-Удэ потрясает. Иногда приглашаем домой лам.
- А творчеству каких современных бурятских художников Вы дали бы высокую оценку?
- Даши Намдакова! Это потрясающий взлет! Мы дружим, хотя мы совершенно разные люди в плане подготовки и восприятия… В Даши есть неограниченные возможности, сейчас у него идет постоянный творческий взлет, у него есть невероятные идеи.
- Вспомните свою самую первую картину.
- Помню, срисовал с газеты изображение Ленина. Нарисовал и забыл, а отец показал учителям художественной школы, те удивились: «Как похоже!». Через два месяца я уже учился там.
- Кто из преподавателей повлиял на Ваше творчество?
- Доржи Гомбоевич Гомбоев и Борис Дамдинович Бадмажапов – это два моих первых учителя художественной школы в п.Агинское. У них атмосфера была то, что надо. Помню, Доржи Гомбоевич иногда выходил творить в мастерские, где рисуют дети. Он писал маслом, а мы – акварелью. Масло у нас не преподавалось. Мы восторженно наблюдали за совершенно другой техникой рисунка, и какие картины рождались под его кистью! Это повлияло на меня коренным образом. Запах глины, масляных красок, свежего холста, в общем, «вкусно»…
- Ваши творения ценят в разных странах. Как Вы вышли на международный уровень?
- После защиты дипломов в Суриковском институте нас, несколько студентов, пригласили поработать в Париже. Это были русские сезоны в Париже, мы рисовали для аукционов, картины раскупались моментально. Мы, молодые художники, выставлялись рядом с «большими фамилиями мира искусства». Это были девяностые годы.
- Помните первую картину, которую продали?
- В 1991 году я продал в Америку два этюда - виды Замоскворечья, за сорок долларов. Купила то ли Шереметьева, то ли Голицына… На эти сорок долларов тогда я купил гору книг, красок. Это были очень большие деньги.
- А то, что Ваши картины ценятся достаточно высоко (от четырех до шестнадцати тысяч евро), как-то влияет на творчество? Кто занимается финансовыми вопросами?
- Я сам занимаюсь. Не всегда получается выгодно, я ведь художник, а не менеджер. Через десять лет, например, эта картина будет стоить в десять раз дороже, а еще дороже – после смерти (смеется).
- В каких странах Вы бывали?
- Во Франции, Италии, Украине (Крым), Абхазии… Был в Нью-Йорке.
- Чьи коллекции украшают Ваши картины?
- Мои картины есть у советника Ельцина, пары олигархов, актрисы Веры Глаголевой… Обычно я не успеваю прослеживать, кто покупает мои работы, ведь картины продаются через галереи.
- Здесь, в Аге, вдохновение приходит? Какую Агу Вы запечатлели бы сегодня?
- Конечно. Я бы хотел написать Агу прошлых лет, какой я ее запомнил: в виде пыльных дорог, телеграфных столбов. Можно поднять дореволюционную Агу, когда люди ходили в таких овчинных треугольных шапочках…
- Но Ага с тех пор сильно изменилась…
- Новое художнику писать не хочется. Нам нравится писать развалины, когда все разрушится, облупится, обшарпается, когда все деревянное…
- Вы сделали Агинскому национальному музею «царский» подарок. Творчество какого периода в этой выставке?
- Все это писалось в течение двадцати лет, выставка дополнится еще 30-40 картинами. Но две картины я все же заберу, одна из них – изображение Томского храма.
- Спасибо за интервью.
В долгом разговоре я узнала много трогательных моментов из его жизни: он увлекается игрой на фортепиано, часто вспоминает бабушкин суп из пшеницы, алханайские вечера при свете керосиновых ламп, а под дружеским шаржем, которые он постоянно делает, ставит арабскую букву Б, в которую со временем трансформировалось его имя.
Цыпелма Нанзатова.
