Такое было время
Как бы ни хотелось рассказывать только о хорошем и приятном, иногда приходится вспоминать и о горестном. Ровно 85 лет назад, в 1933 году, прошла вторая волна репрессий по Читинской области под видом раскулачивания в северные районы Сибири. В основном, в Нарымский край Томской области. В том числе были и наши земляки из Агинского аймака Бурят-Монгольской АССР. Сколько их было, точно никто не знает. В связи с тем, что почти не сохранились соответствующие документы, невозможно выяснить их общее число. Сохранились лишь отрывочные списки уничтоженных дел, что создает большие трудности в изучении данного материала.
По данным Комиссии по восстановлению прав реабилитированных жертв политических репрессий при Читинской областной администрации, созданной в начале 90-х годов, двумя годами ранее намечено было выселить из нашего округа 349 семей в количестве 1601 человек, в том числе 291 несовершеннолетнего ребенка. Учитывая рьяную услужливость местных властей перекрывать всякие нормы и установки, спускаемые сверху, которые из кожи вон лезли, чтобы перевыполнить план, думаю, что цифры должны быть сопоставимы с выселением кулаков в 1931 году (Красноярский край).
Кулаки делились на три категории. Вторые и третьи категории имели некоторые послабления по имущественным и политическим правам. Они переселялись в соседние районы и области в добровольно-принудительном порядке со своим имуществом и не привлекались к каторжным работам. Первая группа подпадала под приказ ОГПУ о ликвидации кулачества как класса, подписанный второго февраля 1930 года. Перед госбезопасностью была поставлена задача их дела рассматривать в срочном порядке. В отношении наиболее злостных следовало применять высшую меру наказания с конфискацией имущества. Большинство арестованных подлежали отправке в концлагеря в самые отдаленные уголки страны на лесоповал и предприятия горнорудной промышленности под надзор местных комендатур. Их назвали кулаками и, по существу, объявили вне закона. Для начала их просто ограбили, забрали все имущество. Но этого оказалось недостаточно: партийная пропаганда превратила кулаков в прирожденных врагов и негодяев, насаждала ненависть и презрение со стороны бедняков.
В Агинском аймаке, как и везде, крестьянские семьи признавались «зажиточными» без особого суда и следствия, простым голосованием бедноты, зачастую лентяев и бездельников. Сначала приезжали специальные уполномоченные, которые проводили так называемые «собрания бедноты». На этих собраниях составлялись списки по трем категориям крестьянских семей. Собрания проходили бурно и долго. Если кто-то рьяно заступался за соседа, сам мог попасть в список кулаков. Вот и попробуй вступиться за кого-то… После этого, кто попал в список кулаков по первой категории, разорялись до последней нитки. Арестовывались все намеченные к выселению трудоспособные мужчины и помещались в агинскую тюрьму. Семья арестованного выбрасывалась на улицу без средств к существованию. Находились хорошие люди, которые могли приютить, обеспечить их хотя бы минимальными удобствами быта и едой на время нахождения их на родной земле.
Этот период продолжался с ранней весны до середины лета. Заключенные кулаки в агинской тюрьме находились под усиленной охраной милиции и подразделений внутренних войск. Улицы поселка патрулировались в темное время суток. В назначенное время по решению Аймачного комитета от 12 июня 1933 года выселяемые направились к сборным пунктам под охраной милиции, партийно-комсомольского актива и «добровольцев». Малолетние дети, престарелые и больные - на подводах, остальные - пешком. Разрешалось брать только ручную кладь. Проводился обыск, изымались ценные вещи. Со сборных пунктов высылаемые направлялись на железнодорожную станцию в Могойтуй, где проходила погрузка в эшелон, который шел от самой границы, подбирая с других районов таких же бедняг с русским населением. Узники агинской тюрьмы были измотаны до неузнаваемости. Гнали их тоже пешком как стадо животных. Страшное зрелище: полуголые в летний зной, одежду несли в руках. Ведь они были арестованы в холодное время и одеты по-зимнему.
Началась погрузка в железнодорожный состав из так называемых «телячьих вагонов». Тяжелые двери вагонов постоянно закрыты, людям не разрешалось выходить даже на долгих перегонах. Духота стояла неимоверная от большого количества людей в одном вагоне. Импровизированный туалет в углу вагона из ржавого ведра. Выливать содержимое ведра разрешалось только на остановках кому-то одному из них. И еще один мог идти за водой на колонку. Из еды – то, что осталось из призапасок, которые дали добрые земляки в дорогу. Долог и труден был путь. Сколько ехали до Томска, никто не помнит. Пытался узнать об этом у некоторых чудом уцелевших в Нарымской каторге живых очевидцев. Некоторые семьи были с грудными детьми и престарелыми, больными родителями. С прибытием в г.Томск их приключения не закончились. Всю эту разношерстную толпу пешком прогнали через весь город, на удивление горожан, по центральной улице от вокзала на южной стороне до местной тюрьмы, которая находилась на северной окраине. Другого пути нет. Не все смогли разместиться в тюремных помещениях, часть людей просто осталась под открытым небом под дождем на общей территории, огороженной колючей проволокой. Через какое-то время арестантов посадили на баржи и продолжился их путь на север по реке Томь до г.Колпашево, затем по реке Обь до устья реки Большая Галка. Пересадили их на огромные гребные лодки и наконец-то через протоку р.Чай добрались до пос.Селиваново (ныне с.Бакчар). Водный путь длиной почти в 500 километров не все выдержали, без человеческих жертв не обошлось. По разнарядке коменданта попали в местность Черные Ключи в 20-ти километрах от с.Селиваново. Это и был конечный пункт прибытия наших соплеменников. Ссыльных селили в шалашах и землянках. Медицинской помощи никакой. Даже стариков и подростков использовали на лесозаготовках. Идешь валить лес, гарантии вернуться живым, того, что на первой валежке тебя не придавит бревном, никакой. Женщины трудились на раскорчевке земель под посевные культуры. Главные орудия труда - топор, пила и лопата. В этих спецпоселениях люди жили как в гетто, без всяческих прав. Местные власти относились к ним как к животным. Все это усугублялось летом наличием неисчислимой армии комаров и мошкары, от которых не спасала ни специальная сетка, надетая на голову, ни накомарник. Самое главное – отсутствие нормальной питьевой воды, кругом болотистая местность. Все водоемы, даже скважины имеют цвет густого чая.
В таких нечеловеческих условиях со временем погибали практически все ссыльные за редким исключением. Я был в этих местах. Прошел ровно тем же маршрутом, каким проходили наши земляки. На первый взгляд, Нарымский край выглядит как чудо природы, кругом неимоверная красота окружающего ландшафта. В то же время, дороги вдрызг растерзанные, в низинах - залитые водой. До следующего пункта ни доехать, ни доплыть, ни доползти. Низкое, серое, придавившее землю небо. В райцентре на улицах между домами уложены деревянные настилы как пешеходные тротуары. Унылая, безжизненная картина для приезжего, а для местных жителей – обычная среда обитания. Самое удивительное для меня было, когда я узнал из экспозиций местного краеведческого музея, что вместе с нашими земляками работал на лесоповале будущий легендарный конструктор автоматического оружия Михаил Калашников из Алтайского края. Сумел он сбежать оттуда, подделав документы, и скрывался в Казахстане до лучших времен.
В этой поездке я не искал справедливости, не добивался правды, не хотелось «жареного». Мне важно было посмотреть эти места глазами своей матери, поклониться праху своих предков, помянуть всех безвинно убиенных наших земляков. За всеми преступными акциями стояли не только должностные, но и простые люди, с которыми ежедневно общались. Они имеют конкретные фамилии и имена. Но я не буду называть ни одного из них. Нет смысла, слишком длинный список. Дело не в персоналиях, а в явлении. Это было повсеместным безумием и сумасшествием. Как говорится: «грубый век – грубые нравы». Хочется верить, что не у всех организаторов и их пособников злодеяний душа была пропитана ядом и желчью. Вопрос слишком непростой, чтобы однозначно судить. Главное для меня - попытаться понять, почему стало такое возможным, когда вчерашний сосед, с которым годами жили рядом, бывали у него в гостях, участвует в разграблении всего твоего имущества, вплоть до последней вилки и ложки. Выкидывает твою семью на улицу и занимает твое жилище. Логика и действия властей понятны, а как заглянуть в души их пособников? Ведь выселяемые не были никому врагами, не представляли никакой опасности для Советской власти, чтобы расправлялись с ними так жестоко. Большинство из них уже вступили в колхоз. Цыремпилов Цыбен, к примеру, даже был первым зайсаном Ортуйского сомона. А несогласные с коллективизацией к тому времени успели своевременно и давно «унести ноги» «за бугор».
Кулаки «хлебнули» на этой земле всего: режимного существования, включающего тюремные нары и ссылку, унижения и оскорбления со стороны люмпенизированной части населения. Но они всячески избегали приписывать себе статус жертвы. Старались не обращать внимания на тех, кто сделал их жизнь несчастной. Их было много, как в официальной должности, так и самозванных активистов. Терпели таких, пока не могли их избежать. Но как только избавлялись от них, забывали немедленно. Каким бы отвратительным ни было их положение, не винили в этом историю, эпоху, государство, начальство, внешние обстоятельства и т.д. Исключительное человеческое достоинство делает их личный опыт как нравственный ориентир для подражания. Во всяком случае, для меня уж точно.
М-Б.Нимаев, г.Чита.
