Санюра означает спасенный мир

«Полагайтесь не на сами слова, а на их смысл».
Далай-лама XIV «Гарвардские лекции». Философия буддизма

 Здравствуйте! Решил отправить вам произведение на конкурс «Перо удачи». Буду рад, если оно будет прочитано читателями в газете. Нигде его не публиковал, написал в этом году.
Коротко о себе. Родился в 1966 году в Ортуе. После семья переехала в п.Агинское, где прошло мое детство и школьные годы. Окончил медицинский институт в Чите. Работал в военном госпитале врачом. Сейчас преподаю в Агинском медицинском колледже. Автор нескольких повестей и романа «Развевающийся на ветру орхимжо». Печатался в журналах «Слово Забайкалья» и «Байкал».

С уважением, Доржи Бадмаев.

Встреча на аргалейском хребте

Это был далекий 1981 год. Амарсана, друг мой, тогда предложил мне прокатиться на мотоциклах до Аргалейского хребта. Он сказал, что сейчас все ездят туда любоваться распустившимся багульником. Говорят, в этом году он расцвел рано и цвет его очень насыщенный, красивый, потому что были поздние снегопады и ранние дожди.
Я потому и дружил в школе с Амарсаной и больше ни с кем, что он мог предложить поехать на мотоцикле за сорок километров любоваться багульником или рано утром мчаться навстречу восходящему солнцу, встречая новый день по-особенному. Может быть, как никто другой в этом мире. В те годы я ценил и принимал такие предложения моего друга. Мне казалось, когда мы совершаем такие поступки, в нашей жизни становятся больше ярких красок.
Когда мы приехали, было еще рано, на перевале стояла всего одна машина – белая шестерка «Жигули». Водитель, крупный мужчина лет сорока, ремонтировал спустившее колесо. Возможно, он, пока есть время, решил заняться чем-то и починить запаску, потому что на машине все колеса стояли целые. Дяденька деловито поздоровался с нами, мы его тоже вежливо поприветствовали.
Недалеко от машины стояла его дочь и фотографировала «Сменой» окружающий лес, дорогу, голубое небо. То, что девушка - дочка владельца «Жигулей», мы сразу поняли. Есть на свете моменты, которые как увидишь, сразу понимаешь, а объяснить словами, как это получилось, не можешь. Просто видно и понятно, что она дочка дядьки с «Жигулями».
Если бы не Амарсана, я бы ни за что не подошел к ней, тем более, при ее отце, постеснялся бы, но он другой: может с кем угодно заговорить и познакомиться. Он толкнул меня локтем, кивком головы показал на девушку, и сам первый сделал шаг в ее сторону.
Познакомиться оказалось просто. Мы подошли к ней, и она, увидев нас, приветливо кивнула:
- Привет! Вы тоже приехали полюбоваться цветением багульника?
Я только хотел подтвердить: да, мы тоже приехали посмотреть на эти цветущие кусты, как мой друг опередил меня:
- Не-е! Мы просто сюда завернули, у нас были дела на Аргалейской пилораме. Сейчас мы с делами закончили, возвращаемся домой в поселок.
Я удивленно посмотрел на Амарсану: что ты городишь, какие у нас дела на Аргалейской пилораме? Но мой друг, не обращая на меня никакого внимания, уставился во все глаза на девушку. Мне, конечно же, пришлось прикусить язык.
И стало немного обидно. Девушка, наверно, решила, что Амарсана из нас двоих главный.
- А далеко отсюда до пилорамы?
- Не-е, вон ту гору видишь, за ней речка и сразу небольшое село.
«Ну, прямо, конечно же, речка и сразу село! Как бы не так, а про большое поле забыл? Там еще километра три пилить», - думаю я про себя с досадой на Амарсану.
- А у тебя «Смена»? Хороший аппарат, между прочим, - строит из себя делового Амарсана.
- Нет, так себе. Вот летом поработаю на стрижке и возьму «Зенит-автомат». Он хороший, можно даже цветочки, бабочек и многое другое с близкого расстояния снимать.
- Да, «Зенит» - это вещь!
«Ты же про фотоаппараты ничего не знаешь. Что ты мелешь? Это я беру у старшего брата «Зенит» и фотаю одноклассников», - хочется мне сказать, но я молчу.
- Тимур у нас классно фотает! Скажи, Тимур, ты же «Зенитом» фоткаешь? Кстати, мы еще так и не познакомились. Меня Амарсана зовут, а тебя как?
- Меня зовут  Санюра. Правда, у меня странное имя?
- Нисколечки не странное,  очень красивое бурятское имя, - говорит сразу Амарсана.
- А мне говорят, оно пришло из Тибета.
- Наверно, тибетское, - с легкостью соглашается Амарсана, - а что оно означает? Наверно, какая-нибудь богиня, небесная освободительница?
- Кажется, что-то связанное с Шамбалой, - неуверенно говорит Санюра.
Я припоминаю, что слышал что-то про Санюру и решаю блеснуть эрудицией:
- Санюра означает спасенный мир, который наступит после последней битвы добра и зла на Земле.
Наконец-то девушка поворачивается и смотрит на меня.
Может, я что-то и напутал в смысле ее имени, но какая разница, главное, мне удалось привлечь ее внимание. Санюра смотрела на меня с вниманием и любопытством, будто только сейчас заметила мое присутствие.
- Вот видишь, какой у меня друг эрудит! – подчеркнул сразу мои познания Тибета довольный Амарсана, но Санюра на его слова даже не обратила внимания. Мне кажется, тогда она сделала выбор, и из нас двоих выбрала меня. Я с ней должен был быть, а не Амарсана, но обстоятельства и наш классический любовный треугольник в дальнейшем сложились по-другому.
Если честно, мне тогда вмешиваться в их разговор и не хотелось. Я смотрел на Санюру и думал: на кого она похожа? Я почему-то всё, что увижу, с чем-то сравниваю. Не знаю, откуда у меня взялась эта привычка. Могу сравнивать людей и вещи, предметы и животных. Вот смотришь на человека и все, сразу приходит сравнение, и ничего с этим не поделаешь!
Так вот, Санюра мне сразу показалась похожей на белую березку с зелеными листочками, шелестящими на весеннем ветру. Улыбка у нее была красивая, и сама она была очень даже ничего. Она была стройная, как молодая березка. Наверно, это сравнение мне пришло в голову, потому что она стояла в обрамлении цветущего багульника, который скрывал ее до пояса. Нежный, ни с чем не сравнимый насыщенный фиолетово-розовый цвет забайкальского багульника очень шел к ее фигуре и лицу с выразительными, будто нарисованными, иссиня черными глазами, тонким носом и алыми, не очень пухлыми губами.
Пока мы разговаривали о том о сем, выяснилось, что Санюра будет учиться с первого сентября в нашей школе, правда, классом младше.
С этого дня мы почти не расставались. Инициатором наших встреч всегда был Амарсана. Всегда, всюду теперь  мы ходили втроем. Со временем оказалось, что между Амарсаной и Санюрой есть что-то свое, но меня они не сторонились из-за этого. Наоборот, когда между ними возникли какие-то чувства, они почему-то еще больше стали настаивать, чтобы я был с ними везде. Мне было хорошо с моими друзьями, я всегда комфортно себя чувствовал, когда мы шли вместе куда-нибудь. Санюра всегда шла между нами, но правая рука ее всегда держалась за Амарсану, а левая была свободна. Мне в то время хватало этой левой руки, до которой я иногда случайно касался, или сама Санюра непроизвольно дотрагивалась до меня при разговоре.
Да, мне было легко и свободно с моими друзьями, если бы только не эти «Веселые ребята»  со своей  песней «В последний раз», разбудившие в моем сердце безнадежное чувство.
Ночь под шелест кустов
Однажды Амарсана предложил встретить рассвет на берегу реки.
- Ты представляешь, как будет здорово, - говорил он с воодушевлением, - встретим наступление нового дня первыми в нашем городке.
Мне понравилась идея моего друга, мы несколько раз до этого встречали рассвет всем классом, действительно, всегда было здорово.
- Конечно, давай встретим рассвет, - говорю, - сегодня как раз пятница, после уроков можно сразу выезжать. Наверно, часа в два закончится всё и можно будет продуктами запастись в магазине.
- Так рано не получится, - сразу отвечает Амарсана.
- Это почему? - удивился я.
- У Санюры мама до пяти работает, она с братишкой будет до прихода мамы сидеть.
У меня чуть не перехватывает дыхание от волнения, что я еле выговариваю:
- А что, Санюра поедет с нами?
- Конечно, она уже сказала дома, что они классом идут в поход с ночёвкой.
Я был в замешательстве: как, всю ночь быть рядом с Санюрой в одной палатке - этого я не мог пока себе представить.
- Кстати, - говорит Амарсана, прерывая мое замешательство, - с нами поедет ещё подруга Санюры, Оюна.
- Подруга? Хорошо, - отвечаю рассеянно.
- Санюра хочет познакомить ее с тобой. Если все получится, будем ходить на парные свидания. Она думает, что вы понравитесь друг другу.
- Она так думает?
- Что с тобой? - удивляется Амарсана, - неужели ты не хочешь встречать с нами рассвет?
- Что ты, - убеждаю я своего слепого друга, - конечно, хочу.
- А что тогда ведёшь себя, будто пустым мешком из-за угла ударили? Палатку возьмёшь из дома?
- Возьму.
- Хорошо. Я возьму котелок, треногу, одеяла, подушки.
- Какие подушки, мы же на природу едем?
- Что с тобой в самом деле? С нами же едут девчонки. Не могут же они спать, подложив под голову рюкзак, как ты! Я уже придумал, как везти вещи: возьму большой мешок, сложу туда всю постель и крепко привяжу к багажнику.

Продолжение следует...

Рюкзак на спину наденет Санюра, ещё один, небольшой, надену на себя спереди, он будет лежать на баке «Восхода»...
Мой друг ещё долго вслух делился своими планами нашей поездки, но я его уже слушал вполуха или, может, вообще, не слушал, ведь главные слова   он уже сказал: будем встречать рассвет вместе с Санюрой, а это означает, что весь вечер, всю ночь и всё прекрасное утро буду рядом с ней. 
Я давно уже понял, что для меня самое большое счастье - это находиться рядом. Мне нравится слушать ее голос, видеть ее глаза и смотреть на нее, когда она теребит травинку между пальцами или как она берет и подносит чашку с чаем к своему рту. Я сижу и наблюдаю, как ее фарфоровые пальчики захватывают ручку маленькой горячей чашки, изящно поднимают и подносят к губам. Как она складывает свои тонкие губы в трубочку и дует на горячий чай, а потом аккуратно делает маленький глоток ароматного напитка. Я сижу рядом, пью такой же чай, напиток тоже входит в меня, и хотя Амарсана тоже тут, чувствую, что мы одни с Санюрой, мы вдвоем и нас трудно разлучить кому бы то ни было на свете.
Я ещё понял давно, когда услышал на нашей школьной дискотеке песню «В последний раз», что влюбился в Санюру окончательно и безнадежно. Что окончательно, понял сразу по силе своего чувства, что это навсегда, на всю оставшуюся жизнь, хотя мне было всего пятнадцать. А что безнадежно, понял из-за того, что она была девушкой моего самого близкого друга, и я не скажу ни единого слова ни ей, ни ему о своём чувстве. 
Никогда не забываю те дни, часы, минуты и секунды, когда был рядом с Санюрой, а тут практически целые сутки - было от чего прийти в замешательство!
Мы выехали на двух «Восходах» в сторону реки, когда солнце уже не так сильно пекло. Летом бывает такое время, когда настоящий дневной жар уже ушел, а до вечерней прохлады ещё далеко.
Амарсана с Санюрой ехали впереди, а я с Оюной держался сзади. Когда с шоссе свернули на грунтовку, я немного отстал от Амарсаны, чтобы не ехать в пыли, поднятой его мотоциклом. Мы ехали на приличной для грунтовой дороги скорости под шестьдесят. Я понимал своего друга, который держал такую скорость - на большой скорости жара вообще не чувствуется, появляется чувство прохлады из воздуха, который с силой тебя обдувает и дает мощную энергетику ветра твоему телу. 
У меня сзади сидела Оюна, с которой меня познакомили перед поездкой. Милая, улыбчивая девушка, одноклассница Санюры. Я, конечно, видел ее раньше в школе, но никогда с ней не разговаривал. Она появилась в нашей школе одновременно с Санюрой, поэтому они дружили, стали близкими подругами.
Я чувствовал спиной, как она доверчиво прижалась ко мне. Мне было приятно, что еду не один, как обычно, а с такой миловидной девушкой. Ее доверчивость придавала мне уверенности, и старался вести мотоцикл аккуратно, без рывков и виляний, чтобы не испугать девушку, впервые севшую ко мне на заднее сидение.
Мне это удавалось, пока мы ехали по ровному шоссе, которое под палящим солнцем нагрелось до такой степени, что казалось, ещё чуть-чуть и асфальт начнет плавиться и превратится в жидкое месиво, в котором мы неизбежно застрянем. Но, слава Богу, мы скоро съехали на грунтовку, которая шла несколько километров параллельно шоссе. Затем мы свернули на боковую дорогу, ведущую к реке через заросли кустов ивы. Вот тут-то мне и пришлось поволноваться и понервничать. На этой дороге было много подъемов и резких спусков, всюду были ямы, наполненные водой и грязью, некоторые из которых удавалось аккуратно объехать, а через некоторые приходилось аккуратно проезжать.
Я боялся застрять в середине одной из луж, поэтому проявлял все свое небольшое водительское умение, чтобы достойно доехать до места нашего назначения. В одной из них, самой большой и грязной луже, которую пришлось преодолевать прямо по середине, так как по краям слишком близко росли кусты, мы с Оюной чуть не застряли, мотоцикл почти заглох, но каким-то чудом все-таки выкатился на сухое место. Там я благополучно отжал сцепление, добавил газ, и как ни в чем не бывало, плавно продолжил движение.
  Наконец мы доехали до места, которое накануне выбрали с Амарсаной под ночлег. Это была уютная полянка на берегу реки, со всех сторон окруженная густым кустарником, только с юга к ней примыкал берег реки. 
Мы начали разворачивать наш небольшой лагерь. Делали все быстро, с шутками-прибаутками, нам было весело, как и водится среди молодежи. Наверно, со стороны никто бы не заметил, что я как-то по другому отношусь к Санюре, чем к Оюне. Я привык в последнее время скрывать свои чувства и переживания, жизнь научила контролировать эмоции, свой взгляд, мимику, голос, чтобы никто не догадался о том, что у тебя на сердце. Наверно, в то время я даже относился к своему чувству и сердечным переживаниям, как к какому-то недугу, болезни, что ли, которую надо перетерпеть, выдержать, пока она не отпустит совсем.
Мы поставили четырехместную зеленую палатку, которую я взял из дома. Брезентовая прочная палатка с незапамятных времен хранилась у нас в кладовке. Ее сшила моя бабушка из автомобильного полога, когда была помоложе и работала в гараже районного потребительского общества сторожем. Бабушка умела сшить любую вещь из любого материала, достаточно было ей показать образец. Случилось так, что один ЗИЛ сильно пострадал на лесном пожаре, шофер, слава Богу, уцелел, и половина полога, который накрывал груз, сгорела. Заведующий гаражом оставшийся брезент разрешил забрать бабушке, потому что знал, что она хорошо шьет. Он правильно сделал, потому что палатка получилась хорошая, и он сам неоднократно брал ее у бабушки, когда ему нужно было. Где эта палатка только не была, кто ее только у нас не спрашивал для ночлега на природе. Ее просили и забирали для ночевки на природе близкие и дальние наши родственники, друзья и коллеги родителей, друзья друзей, знакомые знакомых и даже незнакомые. В числе «арендаторов» палатки были учителя, сельские врачи, колхозники, домохозяйки, комбайнеры и даже один монах – перерожденец какого-то божества. Больше всего ей пользовалась сама бабушка, она весной с паломниками делала большие гороо длиной 108 километров вокруг шестой по значению святыни буддизма – вершины Алханая.
Мы варили суп на костре, гуляли по берегу реки, болтали на разные темы, чистили и мыли с Амарсаной мотоциклы, когда девчонки убирали посуду. Суп на природе в то время всегда варили один – уху из сайры. Независимо от количества воды, в суп всегда ложилась одна банка сайры. В зависимости от количества едоков поварами уже выбиралась емкость для супа, это было обычно чистое цинковое ведро или котелок. От объема воды рассчитывалось количество картошки и крупы, потому что консистенция супа всегда была одинаковая. Никто не говорил, вкусно получилось или нет, потому что всегда было вкусно, да и считалось, наверно, что, если есть горячая пища, то это уже хорошо. Люди в то время были неприхотливые и привычные к простой и незамысловатой еде.
Наступила постепенно темнота, и мы полезли в палатку не то, чтобы спать, а просто общаться дальше на другом уровне. Сначала мы с Амарсаной легли по краям, а Санюра с Оюной легли посредине. Мне было очень комфортно, когда мы так лежали. С одной стороны была стена палатки, а с другой стороны лежала Оюна. Я ощущал через рубашку ее тело, чувствовал ее дыхание и приятный запах ее чистых волос, так как она была пониже меня ростом, и ее волосы были как-раз на уровне моего лица. Присутствие на таком близком расстоянии такой милой девушки, пышущей красотой и здоровьем, неизбежно взволновало бы любого парня, но в палатке находился еще один человек, из-за которого я не чувствовал ничего такого по отношению к Оюне.
Мы разговаривали о самых разных вещах, о которых говорят обычно все подростки. Интересы наши касались музыки, кино, известных артистов, школьных дел, конечно, говорили об одноклассниках, общих знакомых, друзьях и подругах. Амарсана всегда был заводилой, умел шутить, чтобы всем было весело. Он говорил о простых вещах тепло, с добротой, ненавязчиво. Неплохо напевал даже песни на английском языке из репертуара «АББА» и «Бони М». 
- Уанвэйтикет, уанвэйтикет, - начал напевать он негромко, лежа с противоположной стороны от меня.
Его поддержала Оюна, которая лежала рядом со мной. Я заметил, что у нее получается гораздо лучше, чем у моего друга.
Пение преображает человека. Смотришь, девушка как девушка, миленькая, хорошенькая, а как запоёт - совсем другой человек со своими переживаниями, волнениями, собственным взглядом на всё. Так и Оюна вроде негромко начала подпевать Амарсане, затем они стали вместе слаженно петь, а потом и вовсе мой друг сам уступил ей первенство. Видно, почувствовал, что Оюна намного лучше его поет. 
Оюна незаметно перешла на советский аналог этой песни. Лёжа рядом со мной, она тихонько напевала:
 Синий, синий иней
 Лег на провода,
 В небе темно-синем
 Синяя звезда!
О-о-ооо!
Мы лежали и слушали, как она классно поёт. Когда слушаешь хорошего исполнителя, начинаешь ассоциировать его с песней, которую он исполняет. Это случается, когда слушатели проникаются мелодией и словами, когда песня входит в них полностью.
- Оюна, как классно ты поешь, - говорит Санюра.
- Да нет, у меня так себе получается, - отвечает ей Оюна, - вот, Холдой по-настоящему классно поет.
- А кто это такой, Холдой? - спрашивает ее Санюра.
- Ты его не знаешь? Парень один, на три года старше нас. Живёт где-то в Подгорной части. Вообще-то его Дамдином зовут, но все привыкли Холдоем звать. Оканчивает нынче нашу музыкалку. Голос у него, как у Бога, плюс абсолютный слух, и сам очень старается чему-нибудь научиться. В общем, молодец, одним словом. Поступать будет в этом году в Улан-Удэ. Все преподы в один голос утверждают, что он далеко пойдет.
- Ты же у меня тоже классно поешь, моя Холдойка, - шутливо и ласково сказал Амарсана Санюре, вмешиваясь в беседу девчонок.
- Хватит тебе ерничать, я же серьезно говорю.
- Я же тоже серьезно.
- Ладно, давай не будем, а?
- Что не будем? - говорит Амарсана, - просто мне нравится слушать, как ты поешь. Твой голос для меня самый лучший.
После этих слов мой друг крепко обнял свою подружку и прижал к себе. Даже попытался повернуть Санюру на спину и оказаться сверху.
- Отпусти меня, - говорит Санюра, - не лезь, вообще, ко мне. 
- Я к тебе не лезу, просто мне холодно. Я хочу погреться возле тебя.
- Тебе же только что жарко было.
- Только что жарко было, а теперь замерз.
- Иди, погрейся у костра.
- Что ты меня сразу выгоняешь?
- Я тебя не выгоняю, просто даю совет, как согреться.
- Я хочу согреться от тебя теплом.
- Ты и так возле меня лежишь.
Я лежал и слушал любовную перепалку моего друга и Санюры и мне мучительно сильно хотелось оказаться на месте своего друга. Оказывается, не только я прислушивался к перебранке двоих влюбленных. Оюна, до сих пор молчавшая, говорит:
- Можно мне лечь с краю, пусть Тимур ложится между нами.
Санюра ей сразу отвечает:
- Нет, лучше мы с тобой будем рядом лежать, а Тимур между мной и Амарсаной.
- Я что, один буду спать? - недоумевает Амарсана.
- Нет, ты будешь с Тимуром рядом, а я с Оюной. 
- Так рядом с тобой будет Тимур!
- Пусть рядом со мной будет, он спокойный, хороший. Я хочу с ним рядом лежать.
Они ещё долго спорили, кто где должен спать. В конце концов сошлись на компромиссном варианте. Решили, что раз я такой спокойный, хороший, как говорит Санюра, то должен спать между обеими девчонками, тем более, Оюна сказала, что хочет спать только с краю: 
- Мне между двумя будет трудно уснуть, я хочу, чтобы хотя бы с одной стороны на меня никто не дышал.
Таким образом, я просто переполз через Оюну и лег между двумя девчонками.
Амарсана и Санюра, больше всех спорившие, остались на своих местах. Но, видимо, когда изменилась моя позиция, что-то кардинально поменялось во всем. Амарсана уже не шутил, перестал лезть и обниматься с Санюрой. Держался теперь спокойно, с достоинством, будто совершенно другой человек. Он тихо лежал на спине, прикрыв глаза, думал о чем-то своем. Санюра беспокойно переворачивалась, стараясь удобно лечь. Оюна быстро уснула, повернувшись ко мне спиной. Я же оцепенел, как ящерица на камне под горячим солнцем в горах Алханая. Лежал и чувствовал всем телом тепло, исходившее от моей любимой девушки. Все последние  месяцы до сегодняшнего турпохода я мог лишь случайно где-то на прогулке прикоснуться к руке Санюры и меня каждый раз словно ударяло электрическим током в этот момент прямо по руке. И если мне удавалось хотя бы чуть дотронуться до Санюры, об этом я помнил долго, весь день. А сейчас я лежал рядом с ней, плечи, руки и ноги мои соприкасались с ее телом, и я боялся пошевелиться, чтобы не обнаружить своё мучительное влечение к ней. 
Тяжело ли было мне так проводить всю эту ночь? Да, конечно, тяжело, отекали руки и ноги от неподвижности, а в голове было ясно, сон куда-то полностью пропал, было ощущение, будто я никогда в жизни не спал, всю жизнь жил только бодрствуя. 
Мысли мои уносились далеко ввысь, и я кружил в теплом небе, как мотылек, а рядом, конечно, летала она, Санюра. Удивительные полусны, полумечтания и волшебные грёзы проносились у меня в голове, и я жил в этих мирах всю ночь, это была для меня более настоящая действительность, чем то, что происходило в этой серой брезентовой палатке, сшитой руками моей бабушки. Я верил своим видениям, как верит себе индийский йог, сидящий под палящим солнцем в пятидесятиградусной жаре великой пустыни Махараштры, представив себе в сознании Ниагарский водопад и прячущий лицо под поднятый воротник одеяния от холодного дыхания североамериканской студёной реки.

Д.БАДМАЕВ, 
п.Агинское.